Вы имеете в виду корриду? И ее тоже. Все — музыку, поэзию, танец, изобразительное искусство — у нас пронизывает ощущение свободы от страха перед смертью. Это заметно и у Гойи, и у Дали, и в народных песнях, и в поэзии Лорки. Мексиканцы, впрочем, пошли еще дальше. Они откровенно смеются над смертью. Русские, как мне кажется, тоже ее не боятся, хотя о нашем сходстве я уже говорил. Но вы относитесь к этой теме серьезнее, трагичнее, монументальнее, севернее, ну, а мы где-то посередине. Мы не смеется и не бросаем обреченный вызов, мы иронизируем и живем, и идем вперед, не опуская головы и, по возможности, улыбаясь.
Но вы правы: нож, меч, кровь, тьма, странные тени, ощущение находящейся поблизости смерти, какая-то ярость, предчувствие безнадежного боя в моих картинах есть. Существование смерти — важнейший аспект человеческой жизни, если можно так сказать. Зачем же от этого прятаться? Сказано же, что нужно принимать то, что не в силах изменить. У художников из Германии, Франции, даже Италии существует некое внутреннее сдерживающее начало, запрещающее им рисовать подобное, или же, если они все же рискуют, это является несколько неестественным.
В изображениях ваших женщин ощущается нечто кошачье. Вы любите кошек?
О да! У меня у самого есть кошка-старушка. Ей четырнадцать лет, и я этим очень горжусь, ведь везде пишут, что они живут меньше. Я люблю этих зверей за грацию, загадочность и за то, что они сами по себе, хоть и рядом. У них есть чувство собственного достоинства.
А есть портрет вашей кошки?
Нет. Хотя это идея (смеется).
Вы несколько раз говорили о сходстве Испании и России, и о симпатии к нашей стране. Вы согласились бы проиллюстрировать книги наших писателей или написать что-то на русскую тему?
Очень бы хотел. Может быть, так и будет, это такие колоссальные возможности. Знаете, я просто потрясен Петербургом. Кажется, что ты сам попал в иллюстрацию, в декорации какого-то мистического спектакля. Огромные дворцы с величественными порталами и рядом, если не в них самих, маленькие, таинственные дверцы. Серый камень, вода, статуи, а какое небо! Первый рассвет, который я здесь увидел, совершенно золотой, меня просто потряс. На следующий день я специально рано встал, чтобы увидеть это зрелище снова, но увы, оно не повторилось. Да, было изумительно красиво, но по-другому, а я уже настроился на ту волну.
Но страна — это не только рассветы и стены, но и люди. Вы не разочаровались? Как прошла ваша выставка?
Не разочаровался ни в коем случае. Конечно, у вас не жарко, но, может быть, оттого, что все тепло остается в сердцах людей. И мне, и моему другу и издателю Рафаэлю Мартинесу понравились все, с кем мы встречались. А выставка прошла просто замечательно, мы привезли самые разные мои работы, чтобы создать общее впечатление, и правильно сделали. Посетителям было интересно, только у меня немного устала рука от автографов, но это хорошая усталость.
Ваши картины у нас очень популярны, хотя, к сожалению, имя художника знают далеко не всегда.
А такое часто бывает, когда вещь закончена — она начинает жить своей жизнью. Даже я иногда забываю некоторые свои работы. Вчера вот увидел на футболке у одного молодого человека свой рисунок и так и не вспомнил, когда и для чего я его сделал.
Но какую-то из своих картин вы, наверное, все же считаете лучшей, любите больше других?
Я люблю ту, которую рисую, иначе нельзя. А из прошлого... Мне очень нравилось работать над серией “Третье тысячелетие”, тем паче картины были логически связаны друг с другом, объединены и темой и настроем.
Вас не смущает, когда ваши вещи используют без разрешения направо и налево?
Коммерческий план меня мало интересует, я о нем забываю, для меня главное — процесс работы. Это самое важное, а когда вещь создана, я не то, чтобы теряю к ней интерес, но начинаю относиться ровно и спокойно. Мне даже интересно, когда мои картины помещают, на диски, календари, кассеты, футболки. Это значит: есть интерес, понимание, востребованность. Примерно так.